Какие мы молодцы!
Наша команда - зайки и котики, уровень имакасы в крови повысился почти до нормы
Спасибо за игру!
И мой текст.
бла-бла про текстЯ давно хотела написать фик про слепоту. Что за фандом без аушки про слепоту?! Изначально это даже планировалась мидотакой, но... соу мач драма.
Конкретно этот текст начался с идеи про цвет и глаза, которую я растрепала Лисе в надежде, что она не даст мне халтурить. Но Лиса человек крайне деликатный, а я человек крайне ленивый, поэтому взаимные "нуу?.." и "нуу..." продолжались с лета Шло время, идея крепла и обрастала деталями. Перенукивания в чате начали приобретать угрожающую тональность. Я растрепала еще Элот, может, думаю, численным превосходством они меня дожмут. (не, не дожали)
А потом у меня появилось немножко времени, и я дописала - на три с чем-то тыщи, как всегда бывает с крепкими и детальными идеями И они мне даже нравились, эти несчастные три тыщи, которых должно было бы быть раз в восемь-десять больше. Они мне нравились и бетам нравились, за исключением одной маленькой проблемы: никто не сек главную фишку. Никто, кроме тех, кто был изначально в курсе, конечно, и тут-то мне надо было что-то менять. Ненавижу такие моменты: у меня в голове все кристально ясно, но для себя я эту историю сто раз прокрутила, а теперь надо для остальных.
Короче говоря, один абзац в конце я переписывала раз пятьдесят. Если бы я писала на бумаге карандашом и, исправляя, пользовалась бы ластиком, то протерла бы лист насквозь. И лист под ним тоже. И, возможно, стол под ним тоже. Спасибо всем, кто помогал, без вас я бы не справилось
А, и по поводу обоснуя. Я прошу прощения у всех врачей. Я пыталась. И сдалась. Меньше пишешь о чем не знаешь - умнее выглядишь, аминь. Но если что, вот очень крутая статья, как в Японии провели первую операцию для восстановления зрения с помощью стволовых клеток. Это круто!
Название: #005aeb
Персонажи: Касамацу Юкио/Имаёши Шоичи
Тип: фанфик
Жанр: романс, драма
Рейтинг: PG-13
Размер: мини, 3304 слова
Саммари: Про случайные встречи, старые страхи и новые возможности
Предупреждения: потеря зрения
Примечание: некоторые детали внешности Касамацу изменены в угоду реализму и драматизму
читать дальше
Имаёши открыл глаза в семь пятнадцать и ничего не увидел. Смутное очертание окна, которое он мог бы разглядеть при ярком свете, терялось в утреннем сумраке. Ночью мир был весь черный, днем — серый с редкими светлыми пятнами, и это было единственной разницей, которую Имаёши заметил за три года. Он ходил с открытыми глазами, и едва различимые тени сбивали с толку больше, чем полная слепота. Он научился игнорировать визуальные сигналы. Трости и звуков было достаточно.
Ранняя побудка никогда не вдохновляла, но Имаёши встал, умылся и позавтракал. Телефон успел трижды проиграть напоминание о встрече с врачом. Ведущий радио-новостей педантично перечислял события, которые могли заинтересовать людей в половину восьмого утра: предупреждение о цунами в южных префектурах и сообщения об авариях перемежались анонсом фестивалей косплея и рекламой.
Визиты к врачу никогда не приносили ему радости, и в этот раз вряд ли что-то изменится. Эту клинику нашла сестра, два месяца она зачитывала по телефону их отчеты об успешном экспериментальном лечении и клялась, что приедет и отведет его туда за руку, если он не сделает этого сам. Имаёши давно смирился с вердиктом: прогрессирующая деградация, надежды нет. Быть может, через несколько лет, когда появятся новые технологии, просим прощения, следите за новостями и не пропускайте визиты.
Незнакомый маршрут сбивал с толку, и утреннее столпотворение совсем не помогало ориентироваться. Клиника находилась в центре на загруженной станции, и Имаёши старался как мог вспомнить прошлый свой визит: перейти дорогу, свернуть налево, пройти три квартала до закусочной с шумной рекламой, вход с торца.
У самой двери его встретил управляющий, проверил по записи и тут же вызвал медсестру, чтобы та проводила Имаёши до нужного кабинета. Медсестра прощебетала чрезвычайно вежливое приветствие, наверняка поклонилась и мягко подхватила Имаёши под локоть. От нее пахло приторной сладостью и больницей, а мягкое, отработанное прикосновение почти не ощущалось через пиджак.
Суета вокруг успокаивала Имаёши, и он не стал возражать, хотя мог бы добраться и сам.
В кабинете пахло необычайно свежо — кофе и цитрус, ни намека на тяжелый медицинский дух. В прошлый раз его осматривали в другом месте. Тогда после часовой консультации голова гудела от запаха антисептика и латексных перчаток, которыми старый доктор все поправлял Имаёши наклон головы.
Сейчас где-то сбоку тихонько гудел работающий компьютер. Через три шага от двери кожу обдало прохладой кондиционера.
Медсестра подвела Имаёши к стулу и положила его руку на спинку — мягкий текстиль, неожиданно теплый. Наверное, нагрелся под солнечными лучами, которые Имаёши чувствовал тыльной стороной ладони.
— Подождите здесь, Имаёши-сан. Доктор подойдет через минуту, — в её голосе сквозила очаровательная нотка вины, и Имаёши улыбнулся, понимающе и снисходительно.
— Конечно-конечно.
Дождавшись, пока за медсестрой захлопнется дверь, он провел рукой по спинке кресла — высокая, — нащупал подлокотник, обошел стул и аккуратно присел. Трость пристроил между коленей.
Имаёши сидел и ждал, привычно поглаживая ребристую ручку с петлей. За дверью были слышны приглушенные разговоры. Через пару минут в размеренный шум вмешались быстрые и четкие шаги. Имаёши повернул голову к двери и растянул уголки губ. И не прогадал — дверь тут же распахнулась. С порога зачастили:
— Прошу прощения, что заставил ждать. Операция продлилась немного дольше, чем я рассчитывал. О, нет-нет, что вы, сиди… Имаёши?! — Голос звучал безлико и вежливо, но интонация, с которой было произнесено его имя, показалась ему странно знакомой
Неуверенность и смутное узнавание засвербели, как старый шрам, и разозлили, как все попытки угадать что-то заведомо невозможное.
— Прошу прощения?
— Я Касамацу, Касамацу Юкио. Мы... играли в старшей школе и в университете. Немного, — три тихих шага, и Имаёши почувствовал легкое прикосновение к запястью. Череда воспоминаний — ощущений и ярких образов — в одно мгновение пронеслась перед глазами. Радость победы и горечь поражения, неприятие чужих методов и уважение, дружба, частые звонки и редкие встречи. Неловкое необъяснимое чувство в груди, недостаток смелости, сожаление.
— Конечно, я помню, Касамацу-сенсей.
Они пожали друг другу руки. Прикосновение было таким быстрым, что Имаёши успел ощутить только сухость и тепло чужой ладони. Вряд ли на ней теперь можно было почувствовать мозоли от мяча, но хотелось удостовериться.
— Присаживайся.
Имаёши сел. Держать нейтральную улыбку, не видя лица собеседника, было нелегкой задачей. Касамацу обошел стол и сел тоже — его стул тихо скрипнул.
Зашуршали листы, беспокойно щелкнул пластик о пластик — ручки? Касамацу откашлялся.
— Не ожидал тебя увидеть, если честно, — теперь Имаёши слышал, что его голос почти не изменился. Разве что стал немного ниже, а речь — тише и медленней.
— Да-а, я тоже.
Повисла неловкая пауза. Имаёши как наяву видел, как Касамацу корит себя за неудачный выбор слов.
— А… — в голосе сквозил невысказанный вопрос.
— Травма. На третьем курсе, — разговаривать об этом Имаёши не любил, особенно со старыми знакомыми. Жалость, замешанная на неловкости, отравляла любое общение.
— А. Понятно, — Касамацу сорвано вздохнул и встал. — Я осмотрю тебя, хорошо?
— Конечно, Касамацу-сенсей. Для этого я здесь, — Имаёши на слух повернулся и улыбнулся, надеясь, что не смотрит в стену.
Инструменты звякнули сталью, чуткие пальцы отвели пряди со лба.
— Смотри прямо, — теперь Касамацу говорил уверенно и по-деловому.
Имаёши почувствовал, как лба коснулся холодный металл, а на границе постоянной темноты промелькнул отблеск света. Его свет в конце тоннеля.
Касамацу дышал глубоко и размеренно, горячие выдохи жгли Имаёши щеку. Если бы пару лет назад кто-то сказал ему, что в склоненной голове офтальмолога может быть что-то интимное, он бы рассмеялся, как над лучшей шуткой.
Металл офтальмоскопа успел нагреться, когда Касамацу наконец отстранился.
— Тебе следовало бы заняться своим лечением раньше, — о, этот хмурый и покровительственный тон! Имаёши не сдержал усмешки.
— Ваши исследования закончились два месяца назад. Добро на применение методики дали десять дней назад.
— Есть и более консервативное лечение.
— Которое не дает результатов.
Скрип стула совпал с раздраженным вдохом.
— Надеюсь, ты хотя бы пытался.
— Разумеется. Я был очень привязан к своим очкам, знаешь ли. Расстроился, когда их пришлось положить на полку, — Имаёши с намеком потер пустую переносицу. Черные очки он не носил, а в старых не было смысла уже три года.
— Ты был привязан к их зловещей репутации, — Касамацу не смешался и не выказал жалости, и если бы мог, Имаёши бы расплакался от благодарности.
— Слухи.
Касамацу серьезно поддакнул (усмехнулся?) и на мгновение они словно вернулись на семь лет назад. Имаёши как будто снова услышал шелест конспектов, ночной стрекот цикад. Во рту, как и тогда, появился кислый привкус растворимого кофе.
Ощущение появилось и тут же исчезло, оставив тяжесть в животе и знакомый зуд на кончиках пальцев. Тогда, сразу после школы, Имаёши не смел рассчитывать на что-то большее, чем дружба. Да он сначала и не понимал, почему его так тянет к Касамацу, а когда понял, оказалось, что привычка скрывать странные желания въелась слишком глубоко.
Касамацу же не замолкал: деловито сыпал терминами, рассказывал про исследования и испытания, и про то, как обнадеживают первые результаты.
Имаёши рассеяно кивал: все это он уже знал. Неожиданная встреча встряхнула его, расстроила планы (прийти, сделать операцию, уйти), выудила из глубины души такое, что он сам от себя прятал. Сожаление. Столько лет прошло, они совсем другие люди.
— На следующей неделе сделаем пункцию, и еще через две — операцию. Рекомендации пришлю тебе на почту.
— Хорошо, Касамацу-сенсей.
— И так как лечение экспериментальное, нужно будет подписать пару бумаг.
— Разумеется.
— Дату назначим завтра, если не возражаешь.
— Нисколько.
— Отлично, тебе позвонят.
Касамацу натянуто вздохнул. Он почти физически ощутимо хотел что-то сказать, но…
— Знаешь, сегодня я допоздна, а тебе после пункции лучше будет денек полежать у нас в отделении, а потом неизвестно, когда мы в следующий раз встретимся… Не хочешь как-нибудь сходить выпить?
Все же решился. Имаёши выждал немного — вдох и выдох, чтобы успокоить зачастившее сердце, — улыбнулся и кивнул.
— С радостью. Я знаю хороший бар в центре. Можно будет встретиться после работы.
Пауза затянулась.
— То есть да, да, конечно, — Касамацу частил и, кажется, начал перекатывать по столу что-то пластиковое. Наверное, механически кивнул, соглашаясь. — Прости. Если честно, я не привык общаться с пациентами.
— Ничего страшного, Касамацу-кун, — Имаёши встал, проведя ладонью от подлокотника по спинке кресла. Солнце зашло: она остыла. Перехватив трость, Имаёши достал из нагрудного кармана телефон, протянул наугад. — Забьешь свой номер?
Телефон выскользнул из пальцев, а через полминуты вернулся обратно. Касамацу будто специально старался не касаться его руки.
Молчание затягивалось.
Имаёши провел подушечками пальцев по корпусу, собирая крупицы тепла. Сунул телефон обратно и сжал руку в кулак.
— Тогда до следующей недели?
— Да-да. Не забудь про рекомендации, — Касамацу тоже встал, обошел стол. Плечом Имаёши чувствовал тепло его плеча.
— Рад был встретиться.
Касамацу провел его до порога и открыл дверь. Уходить не хотелось.
— Я тоже, Имаёши.
***
Остаток дня прошел как в тумане. Имаёши заранее освободил вечер, не зная, на сколько задержится в клинике, и все равно, вернувшись в офис, просидел там чуть ли не до ночи. Кофе остывал чашка за чашкой, за дверями кабинета носились люди и не смолкали телефоны.
Имаёши пытался прийти в себя. Он давно отпустил нелепые подростковые чувства, постарался забыть. Все равно ничего бы не вышло. Касамацу уже в школе был слишком хорош, не стоило даже пробовать.
Поддавшись воспоминаниям, Имаёши закрыл глаза, будто это могло помочь оживить картинку. Форма у Касамацу — синяя до рези в глазах. На поле движения скупые, четкие, в жизни — ровная осанка и строгий взгляд. И характер, прямой как поезд — до первого поворота. Касамацу умел удивлять, умел смотреть так, что внутри все переворачивалось и гудело, как натянутая до предела леска. Необыкновенные у него глаза, это Имаёши помнил точно. Цвета, тоже, кажется, необыкновенного, пронзительного. Иначе почему так сложно было в них смотреть, хотелось прищуриться сильнее, отвернуться, сбежать?
Уже вернувшись домой, приняв быстрый душ, перекусив взятым на вынос ужином, Имаёши решил, что вспомнил: глаза у Касамацу действительно были волшебные. Синие.
***
Звонка этого Имаёши ждал, но все равно он стал неожиданностью. Редко ему приходилось чувствовать такую неуверенность в выборе слов и радость от чужого внимания.
— Имаёши? Я не отвлекаю? Подумал, что лучше проверить, получил ли ты письмо из клиники.
— А что, личное участие включено в счет? — Имаёши прошел в спальню и тихо сел на кровать. Подумал немного и лег.
— Нет, это моя инициатива, — Касамацу мягко усмехнулся. Раньше бы он обязательно разворчался на такое замечание, про себя отметил Имаёши. — Так как?
— Я внимательно с ним ознакомился, сенсей, не извольте беспокоиться. Надеюсь, рука ваша все так же тверда, и вы не проткнете мне позвоночник пятимиллиметровой иглой?
— Не надейся, пункцию я делать не буду. Профессор или, может, кто-то из ассистентов.
— Самое время поблагодарить судьбу, да? — Имаёши перекатил голову по подушке, вслушиваясь в срывающееся дыхание Касамацу. Он хотел или отчитать его, или рассмеяться.
— Ты не меняешься.
— Ты вроде бы тоже, — уже стемнело, окно стало неразличимым, хотя Имаёши знал, что смотрит в правильном направлении. Где-то там, высоко, наверняка плясали призраки делового центра, делая ночное небо буро-серым. Ничего общего с той покойной голубизной, которую можно увидеть, только если отъехать от города. Имаёши вспомнил последнюю свою рыбалку: стоял апрель. На небо было больно смотреть, и даже блеклое отражение в стоячей воде было насыщенно-голубым, с редкими белыми росчерками перьевых облаков. Имаёши наконец понял, почему оно ему так нравилось.
Просто молчать было хорошо. Касамацу действительно не изменился, свалился на его голову как ожившее воспоминание. Так и хотелось поправить очки и спросить про следующую тренировку. Имаёши только вздохнул.
— Ты свободен в четверг? Если бар еще в силе.
— Конечно. Продиктуешь адрес?
Имаёши по памяти назвал улицу и номер дома. Не стал ждать паузы и быстро попрощался.
***
Конечно же Касамацу ждал его точно в назначенное время. Бар находился совсем рядом, в двух кварталах, но дверь была совсем неприметная, и, насколько Имаёши знал, красный фонарь здесь никогда не горел.
— Тут здорово. Я выберу место, не против? — голос Касамацу звучал напряженно, и Имаёши только приглашающе повел рукой.
Между лопаток легла рука, направляя. По спине пополз жар, а желудок стал ледяным. Жаль, что весь вечер так не проведешь. Касамацу подвел его к маленькому, только на двоих столику у самой стены, Имаёши и не знал, что здесь такие есть. Они почти касались друг друга коленями.
После первого бокала и полудюжины общих воспоминаний Касамацу расслабился, стал говорить быстрее и тише: рассказывал про последние курсы, которые напоминали ад, про интернатуру в городском госпитале, про неожиданное приглашение из частной офтальмологической клиники, про своего чудака-начальника, заслуженного профессора, который работал по восемнадцать часов в сутки и требовал того же от Касамацу. Возмущался, что скоро в анкетах домашним адресом будет указывать клинику, но Имаёши чувствовал в его голосе шутливую нотку: не похоже, чтобы он был недоволен.
Слушать это было приятно, Имаёши даже поддался уговорам и рассказал, чем занимался сам, хотя его рассказ и вышел гораздо короче: выучился и начал работать там, где и хотел с первого курса. Клиенты иногда убивали, но, в общем-то, было интересно.
Касамацу на удивление помнил, что Имаёши любит рыбачить.
— Давно последний раз был?
— Года три назад, с отцом. С тех пор как-то не складывается, — Имаёши подтянул к себе остатки пива и допил одним глотком.
— Знаешь… я ведь из Канагавы, у меня до сих пор семья там. Можно будет как-нибудь выбраться на морскую, как думаешь? Я, правда, не умею, но на побережье очень красиво, а мой дед знает рыбные места.
Имаёши был на рифовой рыбалке один раз в жизни, на каникулах в Фукуоке. Рыба клевала охотно и часто, ветер трепал одежду и волосы, соленые брызги охлаждали страдающее от майского солнца лицо. В этом не было ни крупицы покоя, и Имаёши решил никогда не повторять такой опыт.
— С радостью, Касамацу-кун, — Имаёши поднял стакан, как будто произносил тост, хотя и опасался, что приглашение было больше порывом и вежливостью, чем намерением.
Вечер тянулся плавно и тихо, и шумный бар казался едва ли не самым уютным местом на свете. Имаёши и сам не заметил, как они договорились встретиться через день.
Касамацу проводил его до станции, вспоминая про школу и их общий тренировочный лагерь. Это было почти нечестно — всю дорогу домой в тряском вагоне Имаёши видел спокойные воды залива Сагами.
***
Как Касамацу оказался у него дома, объяснить было сложно.
Имаёши помнил, как тот встретил его после затянувшегося суда, как долго описывал вред от переутомления и как обещал проследить, чтобы Имаёши отдохнул хотя бы сегодня. Имаёши чувствовал подвох без подвоха. Да и не хотелось ничего менять — рука Касамацу под его пальцами была крепкой и теплой, от него самого пахло крепким кофе и тонким запахом больницы.
— У тебя тут… уютно.
— Сестра обставляла.
Имаёши действительно устал, глаза закрывались. Он махнул в сторону кухни, а сам упал на диван, на ощупь включил телевизор. Диктор убаюкивающе забормотал на минимальной громкости.
Когда он в следующий раз открыл глаза, его голова лежала у Касамацу на плече. Имаёши влажно дышал ему в шею и пару раз случайно коснулся кожи губами. По телевизору шло глупое ночное шоу. Вот это было уютно. Рука Касамацу лежала на спинке дивана, Имаёши шеей чувствовал ее тепло. Не удержался и провел губами по
шее еще раз, теперь специально.
Касамацу двинулся, сползая чуть ниже, его рука легла Имаёши на плечи.
— Спишь?
— Нет.
— Я как-то так и думал.
— Да?
— Ну, скорее представлял, — Касамацу замер, как будто испугался своих слов. Имаёши замер тоже. Он не очень понимал, к чему идет этот разговор, но очень надеялся, что ничего не испортил.
— Объясни.
— В школе еще заметил. Ты смотрел иногда так… так только в одном случае смотрят, но я бы ни за что сам не подошел.
— А потом?
— А потом мы стали видеться раз в полгода, потом ты вообще пропал. Я подумал, что придумал это все себе, — Касамацу помолчал. — Да и все равно ничего бы не вышло.
Имаёши помотал головой. Он не понимал. Это в голове не укладывалось.
Да плевать.
Ладонями по руке, вверх, по шее — притянуть к себе. Имаёши промахнулся, попал губами в самый уголок губ. Рот кольнула редкая щетина.
Сколько он себе это представлял, сколько мечтал, и всегда его успокаивала одна вещь — в жизни все оказывается хуже. Огромная ошибка.
Касамацу прерывисто дышал ему в рот, прикусывал губы и гладил по щекам. Он был горячим, как печка, от его прикосновений почти мгновенно бросало в жар, как от лучшего саке и как от игры летом, когда солнце слепит глаза и выжигает небо до почти прозрачной голубизны.
На изнанке век играли странные образы, пока Касамацу не стер их случайным поцелуем — в лоб, в бровь и веко, в самый кончик носа, куда попадет.
***
Высокая хирургическая кушетка была неприветливо жесткой. Тонкая простыня резко пахла антисептиком и резиной. Имаёши лежал на ней в позе зародыша, открытой поясницей чувствуя сначала влажное, быстро остывающее прикосновение ваты, затем жесткие пальцы, покрытые латексом, которые прощупывали позвонки.
По ощущениям игла проткнула кожу и задела самое чувствительное сплетение нервов. Имаёши изо всех сил сжал стальной поручень, почти мгновенно на лбу и висках выступил пот. Боль пульсировала, усиливалась витками, в какой-то момент став почти невыносимой.
Имаёши жмурил глаза до белого марева за веками и отсчитывал секунды. Доктор вытащил иглу почти через полчаса, и та оставила после себя тупую пульсацию и тряскую слабость в ногах.
Касамацу повидать в тот день так и не удалось, и это отчего-то казалось дурным знаком.
***
Наркоз отпускал неохотно. Имаёши несколько раз сглотнул горькую слюну, но мутная тошнота так никуда и не делась. На глаза давила тугая повязка.
— Имаёши?.. Имаёши-сан? — Голос Касамацу звучал громче обычного. — Сейчас вам снимут повязку, вы готовы?
— Да… — Имаёши сам удивился получившемуся хрипу.
Почти сразу его лба коснулись мягкие пальцы, наверняка женские. Маленькая ладонь поддерживала ему затылок, чтобы развязать повязку, и с каждым витком марли давление на глаза ослабевало.
В какой-то момент ему почудилось едва ощутимое прикосновение к пальцам. Рука послушалась не сразу, и ответным пожатием Имаёши тронул лишь воздух.
Медсестра убрала последний слой марли, но оставила на глазах плотные ватные диски. Имаёши задрожал и тут же почувствовал, что прикосновение вернулось. Касамацу бегло сжал его ладонь и тронул запястье, будто считая пульс. Дрожь стала отпускать, но появилась неуверенность — вдруг не помогло, и тогда уже ничего не поможет. Переиграть бы все назад и никогда больше не попадать в такое подвешенное состояние.
Касамацу отпустил медсестру и медленно разжал руку Имаёши. Поправил ему челку и положил руки на плотные диски. Темнота под веками как будто стала чуть гуще.
— Готов?
Имаёши не нашел у себя сил ответить, просто кивнул. И открыл глаза.
В первое мгновение свет так яростно ударил по глазам, что Имаёши подумал: ничего не вышло, будто заново ослеп. Он перевел взгляд влево, вправо, чувствуя, как невыносимая белизна тускнеет, обретает границы и форму, превращаясь в серый больничный потолок со швом ровно по середине. Чуть левее, нарушая симметрию, висел плафон — размытое голубоватое пятно, — но лампа в нем не горела. Светло-желтый оттенок стен, широкий, прокрашенный все тем же сыро-серым бордюр под потолком. Закрытые жалюзи и стул у окна. От непривычного напряжения глаза слезились, но Имаёши не мог заставить себя даже моргнуть.
Из-за пышной, тщательно взбитой подушки казалось, что он лежит как кукла в упаковке, наполовину вдавленный внутрь. Липкие остатки наркоза туманили мысли, замедляли движение. Голову Имаёши поворачивал целую вечность.
Касамацу действительно почти не изменился. Стрижка осталась той же, что была в средней школе, темные волосы блестели в тусклом свете палаты. Немного заострились скулы и стал спокойнее взгляд. Он стоял, глубоко засунув руки в карманы и, наверное, сжав их в кулаки, — потому что сам чуть не дрожал от напряжения. Но все такие же пронзительные глаза смотрели уверенно, и их самый обычный спитого кофе цвет был лучшим, что случалось с Имаёши за последние годы. Когда так смотрят, ничего не страшно. Когда так смотрят, неясно, как воспоминания могли сыграть с ним настолько злую шутку.
Мир, тщательно нарисованный воображением, медленно таял и оплывал, как восковые мелки в жаркий день. Неразбавленные краски, выбранные сожалением и жгучей завистью, теперь казались неживыми и жалкими. Реальность оказалась куда лучше.
— Ну, у нас есть минут пятнадцать, — Касамацу чуть неловко пожал плечами. — Потом придет профессор и будет трясти тебя до вечера.
— И у меня нет шанса на спасение? — собственный голос казался хриплой пародией. Зато руки начали слушаться как надо, и Имаёши подтянул Касамацу за угол халата к себе.
— Не знаю, попробуй прикинуться глухонемым, — Касамацу улыбнулся, все-таки присел на самый краешек кровати и поцеловал.